В стране, начиная с 1991 года, ежегодно 30 октября отмечается День памяти жертв политических репрессий. Эта дата посвящена политзаключенным, несправедливо осужденным по обвинению в антисоветской деятельности и шпионаже.

День памяти миллионов искалеченных судеб, расстрелянных без суда и следствия, отправленных в лагеря и ссылки, лишённых гражданских прав за «не тот» род занятий или за пресловутое «социальное происхождение». Клеймо «врагов народа» и их «пособников» легло тогда на целые семьи. Очень немногие из тех, кому все же сохранили жизнь, заменив смертную казнь на заключение в неволе, вернулись домой. Не было никогда официальной статистики репрессированных, и никто точно теперь не знает, сколько же их – безвинно погибших в агонии тоталитаризма.

По данным Генпрокуратуры, впоследствии было пересмотрено более шестисот тысяч дел в отношении почти миллиона человек, половина из которых были реабилитированы. Но скольких людей принудили публично отречься от любимых и близких? Сколько детей осталось сиротами из­-за того, что родители были убиты или сосланы в лагеря? Этого теперь уже не скажет никто...

В Москве, через 70 лет после начала Большого террора, в этот день проходит траурное мероприятие – «Возвращение имен». Участники митинга по очереди зачитывают имена людей, которые были расстреляны в 1937-­1938 годы. Кроме того, в большинстве российских школ в этот день проходят «уроки памяти», на которые приглашаются реабилитированные жертвы политических репрессий, чтобы поделиться с подрастающим поколением воспоминаниями о судьбе людей той печальной эпохи.

Как отметила председатель дубненской ассоциации жертв незаконных репрессий В.Н. Евсина, в организации на сегодняшний день числится 137 человек  (в 1991 году ассоциация насчитывала 500 членов). Время неумолимо: год от года количество членов ассоциации уменьшается.

Два года тому назад из жизни ушел последний, кто реально прошел сталинские лагеря, сейчас в организации остались дети незаконно репрессированных, троим из них за 90 лет, многим под 85. «Но памятную дату – 30 октября, ­ говорит Валентина Николаевна, ­ пока мы живы, будем помнить, будем справлять панихиду по безвинным жертвам сталинизма».

В жерновах репрессий

Наша редакционная бригада накануне памятного дня встретилась с Евгенией Иосифовной Лобачевой, близкие родственники которой прошли через жернова политических репрессий.

Как она говорит, родители не любили вспоминать тяжелое время, которое им пришлось пережить, а репрессиям подверглись обе семьи: и отца и матери.

Папа Евгении, Иосиф Адамович Кеберле, родился в Краснодарском крае, но его предков в свое время, в 1862 году, завезла в Россию Екатерина. Там уже родился дед Евгении Иосифовны Адам. В семье было пятеро детей: Барбара, Роза, Анна, Анастасия и Иосиф. Занимались сельским хозяйством, жили крепко: был большой дом, сад огромный, виноградники, подсобное хозяйство.

«Папа рассказывал, ­ делится Евгения, ­ как они даже свою колбасу делали. На чердаке ее сушили. Там они жили, по рассказам отца, до 1941 года. А когда началась война, всех вывезли из Краснодара, как политически неблагонадежных, потому что были немцами».

Семья большая, вывозили в ужасных условиях (с ними не церемонились, они же совсем другого сорта люди), по дороге попали под бомбежку. И потерялись...

Трое детей, в том числе и Иосиф Кеберле, оказались в Сибири, а родители и двое сестер – в Казахстане (они там, кстати, и похоронены). Умерли родители в 1944-­1945 году, и у Иосифа с ними даже никакой связи не было. Уже после войны, спустя много лет, он узнал, где его сестры, и потом они конечно,  общались.

«В 14 лет папа попал в шахту, в городе Киселевске Кемеровской области, на Кузбассе, где он был под надзором, то есть это та же тюрьма, просто называлось «вольное поселение». Он не любил вспоминать об этом, слишком тяжелые воспоминания.

Там же отец познакомился с моей мамой, она у меня была необыкновенная красавица, у нее, кстати,  родители тоже были репрессированы (они из Владивостока), ­ делится Евгения. – Читаю документы, это целая хроника. Мой дедушка по маминой линии как­то высказался по поводу того, что советская армия содержится хуже, чем  было в царской армии. Потом говорил, что интересно бы посмотреть, как живут люди за границей, сравнить. Вот на эти разговоры добрые люди донесли. И тройкой НКВД он был осужден в 1937 году, и отсидел десять лет на Камчатке».

За это время, конечно, семья распалась, бабушка Евгении по маминой линии второй раз вышла замуж. И он остался там, на Камчатке, но потом все же написал прошение о реабилитации, подал жалобу на незаконное осуждение. Постановление о реабилитации подписано в 1958 году, этим документом было признано, что дед осужден незаконно.

В бумагах, кстати, отмечается, как проходило судебное заседание во время осуждения: что не были опрошены некоторые свидетели, что в показаниях свидетели путались. А по истечении времени выяснилось, что их вообще нет в живых. Деда реабилитировали,  прокуратура приморского края признала его как подвергшегося политическим репрессиям.

«Я помню, он вернулся к моей бабушке, у которой тоже к тому времени второй брак распался. Конечно, он пришел весь больной. Но еще успел построить дом (он был плотник­-краснодеревщик). Очень интересный был дедушка, делал такую красивую резную мебель», ­ вспоминает Евгения Иосифовна.

Жили под страхом

Самое страшное, говорит Евгения Лобачева, что на нас на всех лежало пятно – дети врагов народа. Это угнетающее чувство она с братом и сейчас помнит. Брат, который младше Евгении на 8 лет, потом признавался, что очень страдал и был обижен на дворовых  ребят.

«Говорят же, что дети жестокие. Дразнили его – «немец, фашист». Было такое. А он ведь родился в 58 году, а однако же ... Жили, я помню,  всегда под страхом, что в любой момент могут приехать, забрать, увезти, ничего не объясняя, неизвестно куда. Видимо, это шло от папы с мамой, которые настрадались и многое пережили. Страх нам передался и до сих пор в нас сидит: не дай Бог что-­то не то сказать. Вот, наш дедушка, что он такого сказал? Это в наше время мы можем свободно говорить о том, как хорошо живут люди за границей. Однако тогда за то же самое можно было отсидеть 10 лет», ­ признается наша собеседница.

Сохранить и передать память

Несколько слов о судьбе самой Евгении Иосифовны Лобачевой, как она оказалась в наших краях.

После окончания школы она поступила в технологический техникум в Кимрах (очень хорошо рисовала), отучилась, получила специальность художника-­модельера обуви. Немного поработала по специальности, потом вышла замуж, муж работал на приборном заводе «Тензоре», который тогда только открылся.

Квартиру дали практически сразу, в течение 6 лет, и пришлось ей свою интересную работу оставить. Почти 30 лет отдала заводу, работала в цехе печатных плат. С завода вышла на пенсию.

«С ассоциацией жертв незаконных репрессий мы поддерживаем тесные отношения, обязательно раз в год собираемся у памятного камня на Большеволжском кладбище, потом пьем чай в Доме ветеранов, и небольшой концерт нам устраивают. Кроме этого, часто ездим в поездки. В прошлом году, например, посетили московский Дом профсоюзов, где проходила большая конференция, собравшая представителей ассоциации репрессированных со всех городов страны. Нас не забывают.

В городе уже никого не осталось из тех, кто повидал лагеря. Папа и мама 27­28 годов  рождения, умерли в 2001 и в 2004 годах, похоронены в Дубне. Мы сохраняем память и  передаем ее по рассказам, по документам. Это необходимо помнить и детям, и внукам», ­ заключила член ассоциации жертв незаконных репрессий Е.И. Лобачева.

Внуку Евгении Иосифовны сейчас 17 лет, она ему тоже рассказывает, что слышала о страшном времени от родителей, показывает документы. Ему, говорит, интересно, ведь это живая история.

Кстати, на вопрос, не было ли мысли уехать из страны, собеседница ответила: «У нас, действительно, есть родственники в Германии, и меня туда звали, но ведь отношение к нам, нечистым немцам, такое же, как у нас к гастарбайтерам.  Лучше я буду жить здесь».

Глядя на архивные фотографии, которые перебирает наша собеседница, не перестаешь удивляться, какие на них веселые лица – жизнь и тогда продолжалась, несмотря ни на что. А на одной из фотографий заметила портрет Сталина на стене деревенской избы...

Беседовала Татьяна Крюкова

Фото Юрия Тараканова