Празднование дня рождения незаметно перетекло в чайную стадию. Ребятня, прихватив сладкое, перебралась в столовую, где вместе с чаем поглощались возможности нового планшетника. Взрослая же часть приглашенных, чувствуя себя уже более свободными, беседовала, шутила по-взрослому.

Один из гостей, увидев Горыныча, который обязательно терся около, рассмеялся и вспомнил:

- Я тут в интернете недавно на фото наткнулся: забор, а на заборе забористая надпись:

- «Ахтунг! Ахтунг! Злюкен собакен! Яйцен клац-клац!»

Гости рассмеялись, а рассказчик спросил, кивая на Горыныча:

- А ваш собакен как? Не злюкен? Не клац-клац?

- Не клац-клац, - шутливо успокоила всех хозяйка пса, который на протяжении всего праздничного обеда стоически терпел дурманящие ароматы, не смея голосом попросить хоть что-то. Но просили его глаза. О, как же они просили! Эти две огромные смородины буравили и прожигали нас всех по очереди. И когда кто-то тайно пытался под столом сунуть собаке вкусненькое, пёс немедленно выставлялся за двери. Про него на некоторое время забывали, но он незаметно просачивался вновь туда, где «запах приятнее», сворачивался рулоном в кресле и только стрелял глазами, провожая то один кусок, то другой. И когда куски приземлялись в тарелки гостей, он разочарованно вздыхал. Потом снова прожигал взглядом самого податливого из гостей, пока, наконец, один из таких податливых не повернулся спиной и к столу, и к Горынычу, взяв тарелку в руки:

- Нет. Ну, я так не могу! Подавиться же можно!

Пёс снова безжалостно выдворялся. Он был неголоден, его хорошо, а главное, грамотно покормили тем, чем положено кормить приличную собаку. Но беда в том, что Горыныч, будучи неприличной и невоспитанной собакой, кусочничать мог бесконечно. Выдерживать правильную линию поведения с собакой приходилось всем, но не у всех это получалось. Каким-то удивительным образом Горыныч безошибочно определял среди гостей слабое звено, и тогда… держись и слабое звено, и хвостатый провокатор, когда хозяйка это улавливала. Горыныч вновь выпинывался за пределы праздника. Правда, снова ненадолго. Увлеченные разговорами, мы не могли поймать тот момент, когда рулон-Горыныч занимал уже почти родное, обжитое им кресло.

Ароматный чай, чудесно ароматные торт, печенье, пироги никак не давали ему успокоиться, и постепенно рулон разворачивался и вытягивался в струну, и вот уже пёс прочно стоял в кресле задними лапами, а передними упирался в подлокотник. Хвост возбуждённо навинчивал мощные крутеля, но никто не обращал на это внимание.

Горыныч, взбодрённый отсутствием внимания, придвинулся очень близко к гостье, сидевшей совсем рядом с его креслом. Женщина, одетая в светлое платье, аккуратно поправила на коленях салфетку, стараясь уберечь свой изысканный наряд от возможных катастроф, поскольку тарелочка с приличным куском торта была осторожно передана ей. Горыныч вожделенно глядел, как тарелка с дурманящим куском божественного нечто перемещалась почти к нему, но почему-то не дошла и опустилась до него. Он снова разочарованно вздохнул: гады! Опять мимо! И пёс незаметно для окружающих ещё более вытянулся и напрягся.

Забыв о своём хвостатом соседе, женщина в белом взяла тарелочку с тортом и осторожно начала подносить её к себе. Горыныч, вожделея, втягивал, вернее, всасывал нервно шевелящимися ноздрями аромат приближающегося куска, который грозил опять проплыть мимо. Возбуждение и ожидание его достигли высшей точки, превратив пса в нюх, слух, взгляд. Он замер. Это означало - готовность номер один. Горыныч начинал охоту. Казалось, его взгляд уже был готов снова проводить эту невероятную вкусноту мимо себя. Вот-вот, ещё чуть-чуть, и кусок отправится по своему законному адресу! Женщина в белом уже открыла рот, предвкушая удовольствие. Этого Горыныч выдержать не мог категорически. Почти незаметным, еле уловимым движением его вездесущий нос, очень тихо и, можно сказать, даже деликатно, вроде бы как нечаянно, поддел женский локоток той самой руки с той самой заветной тарелочкой с тем самым заветным ароматным  куском, и, словно в замедленной съёмке, тарелочка нервно задрожала, накренилась, кусок начал сползать, как подмытый берег реки, и, наконец, смачно распластался на коленях женщины, с которых до этого предательски упала салфетка. Торт теперь живописно «украшал» белое платье. Гостья интуитивно попыталась как-то ловить вкусный коварный кусок, но он, беспощадно измазав изысканный наряд, шлёпнулся уже под стол, фонтаном разбрызгивая крем по ковру.

Платье кинулись дружно спасать, гостью успокаивать и переодевать. Никто не видел, как из-под стола исчез упавший кусок-мечта, ставший заслуженным призом. Вылизаны были и вкусные пятна на ковре. Наконец, вспомнили о виновнике. Хозяйка пса поискала его глазами и грозно воззвала:

- Вылезай, сволочь комодская! Оскорбление, когда-то заслуженно полученное Горынычем, к нему прилепилось и время от времени заслуженно в его адрес употреблялось. Сволочь комодская не вылезала, правильно полагая, что ещё не время, хотя его напряженное присутствие в комнате ощущалось. Из щели между креслом и диваном чуть торчал возбуждённо подрагивающий кончик хвоста. Увидеть это можно было, хорошо наклонив голову под самый стол. Но наклонять головы никто, кроме меня, не стал, и Горыныч остался незамеченным. Я представила его довольную морду и рассмеялась, чем вызвала удивлённые взгляды гостей:

- А говорили, что этот «собакен не клац-клац»! Ответом мне был дружный смех.

Марина КРИВОНОСОВА